Тьма без Света мертва, как бесплодна без зерен земля...
Продолжение.
Глава XI (читать дальше)
На следующее утро, пока еще не рассеялись тучи и лиловый туман, орки горными тропами провели странников в свое селение.
Перед глазами Хенианара высокая арка созданного самой природой тоннеля в горах. Свод ее терялся во мраке, но иногда сверху падали на утоптанный каменный пол причудливые бледные пятна света и капала вода, дрожали на стене рдяные отблески факела в руке шедшего чуть впереди Ланхраата. А потом - впереди стали видны растущие с каждым шагом огоньки, их становилось все больше, но многие словно парили в воздухе - на большой высоте. Потом их заслонил крутой склон. А потом под ногами оказалась вырубленная прямо в скале лестница. Поднявшиеся оказались на естественном возвышении, где и раскинулась деревня орков. Витавшие в воздухе огоньки оказались укрепленными в земле и на стенах хижин факелами. Крытые соломой дома были сложены из камней, увешаны шкурами, из печных труб или же просто из круглых отверстий в крыше поднимался дым - как раз готовили завтрак.
Проведя их по пустым улицам к одному из домов, Ланхраат, постучав в деревянную дверь (в ответ донеслось: "Войди", сказанное красивым низким женским голосом), жестом пригласил друзей в просторный дом. В большой комнате горело пламя в жерле приземистого очага, на каминной полке рядами стояли разнообразные склянки и кувшины, еще не развеявшийся пар вился под потолком. Повернувшись спиной, облаченная в льняное пестрое платье высокая орчанка ворошила угли кочергой.
Ланхраат усадил друзей за длинный деревянный стол, стоявший на другом конце комнаты, у двери, буркнул, обращаясь к все еще ворошившей угли хозяйке дома:
- Теща моя. А это Нхарро и Ниим'рас. Присмотри за ними, - и вышел, поклонившись.
- Как тебя зовут, хозяйка? - спросил Наръо, рассеянно повторяя пальцем изломы затейливого узора на горлышке медного кувшина. Нимрос на всякий случай повторил вопрос - на языке иртха.
- Дарха, - повернувшись, отозвалась орчанка, щуря зеленые глаза.
Она была красива, хотя по меркам дунэдайн ее красота казалась странной. Дарха была в меру полной, но мускулистой. Сильные руки ее были унизаны тяжелыми браслетами, сразу запоминалось лицо - с резкими чертами и тонкими губами, скуластое, с узким разрезом глаз. Заостренные уши были украшены массивными серьгами-подвесками, внутри каждой из которых мерцал в отблесках угасавшего огня камень с вырезанным на нем причудливым символом. Черные волосы на затылке были собраны в перехваченный пестрой лентой длинный хвост.
- Мои мужчины - их два - и сыновья - их три - они на охоту ушли - много птица, много мясо в дом будет на ужин, если духи - они позволят, - произнесла нараспев. - А путники, Нхарро и Ниим'рас - они ведь хотят есть?
Нимрос кивнул. Хозяйка, повернувшись, ушла в другую комнату. Что-то наливая и чем-то гремя, она продолжала говорить сама с собой.
- Дарха - она ждет, ждет. Сыновья ушли, муж ушел - нет их. Зять - он пришел, странники - они пришли с ним. Один - он северянин, стройный, высокий и красивый, как альв лесной. Альвы - они многие тысячелетия здесь жили. Альвы - они ушли, давно ушли... - вздохнула. - Другой - он тарк. Дарха думает - он ученик. Они - хоралти?..
Вскоре орчанка вернулась с подносом в руках. От изузоренных глиняных мисок шел пар, непривычно острым и чуть горчащим был аромат мелко порубленных сушеных трав.
Отведав горячего мяса с острой подливкой и закусив ореховым хлебом с положенными на него дольками посыпанного крупной солью яйца, друзья прошлись по дому, в котором им предстояло отдыхать. Удивляло обилие шкур - видно, хорошими охотниками были мужчины в семье Дархи. Шкуры висели на стенах, служили коврами, из шкур шились шапки, шубы - одна, уже почти готовая, была брошена в углу третьей комнаты. Тканые половики лежали на всех скамьях, поражая взгляд ярким сочетанием цветов. Хозяйка жестом позвала их в первую комнату.
Остановилась, уперев руки в боки, оценивающим взором глядя на Нимроса. Наконец, подойдя ближе, обвила его шею рукой. Тот мягко, но решительно отстранился, что-то шепнув ей на ухо... И - громко:
- Дарха, можно у тебя отдохнуть? Мы с раннего утра не спали...
- Йах, - кивнула та и ушла в какой-то закуток. Через минуту вернулась с грудой одеял в руках и проследовала в конец дома. Постель была устроена прямо на полу - среди шкур. Легли - не раздеваясь. Сама хозяйка села дошивать шубу.
Засыпавший уже Нимрос, случайно положив руку на плечо побратима, внезапно ощутил, что Наръо мелко вздрагивал - как оказалось, не от холода, а от беззвучного хохота, похожего на истерику.
- Орки... А я-то думал... - махнул рукой, не договорив, умолк.
- Как хорошо, что страшные легенды порой оказываются далеки от действительности, не правда ли? - с ехидным огоньком в глазах улыбнулся Нимрос.
Хенианар кивнул, прижался к нему и скоро уснул, укутавшись в теплое одеяло из овечьей шерсти... В середине дня Дарха разбудила их, дала с собой в дорогу немного припасов и проводила до порога.
- Лагду, - в прощальном жесте вскинула руку орчанка, начертив другой знак Ллах - взвилось пламя в очаге. "Пламя да горит и защитит вас"...
И снова легла под ноги дорога.
Глава XII (читать дальше)
Хенианар помнил, как ненастная погода загнала его и Нимроса в пещеру, где и произошла встреча с орками, перевернувшая его представления об этом народе; помнил, как вечером тропка от орочьего селения вывела его и друга на дорогу, уходившую к северо-западу, и понемногу осели горы на горизонте, словно подернулись дымкой, и вокруг снова была равнинная местность, и по вечерам манили огоньки далеких деревень... Вспомнился и кем-то смастеренный мостик из трех темных замшелых досок, даже на вид какой-то не очень уверенный в себе - он и проломился прямо под ногами. Нет, сапогам воды из озорно поблескивавшего на солнце ручейка отведать не пришлось - слишком высокие они, сапоги-то. А вот плащу не повезло - снизу пропитался влагой, отяжелел, ну да ничего - скоро высох на солнце. Только не вспомнить: позавчера ли это было - или неделю назад? Когда есть только дорога - времени нет.
Наръо на ходу напевал мелодию без слов, легко опираясь на посох. Чувства пронизывающего холода не было даже в одной рубахе и лишь для вида наброшенном поверх нее плаще - так тепло осенью в землях, не слишком уж далеких от предгорий, бывает редко. Нимрос шел рядом, изредка замирая, глубоко вдыхая и впиваясь глазами в небесную синь.
Дорога - вечно стремящаяся за горизонт буро-серая лента, теряющаяся на грани неба и земли, а под ногами - увядающая бледная трава на обочине, мелкие серые камушки, и между двумя колеями - высокие спутанные травы - просто перешагнуть на другую сторону вряд ли получится, можно только коснуться протянутой в ответ руки того, кто - на той стороне...
Перед закатом решили устроить привал. Просто так - есть еще не особо хотелось. Закатав рукава, Нимрос принялся орудовать топором в небольшой березовой рощице. На краткое время Наръо невольно залюбовался тем, как белая ткань рубахи облегала его стройное тело - и уверенными движениями. Когда щедро осыпанный золотом листьев друг вернулся к нему, вместе стали при помощи ножей очищать стволы от мелких веток, изредка подшучивая друг над другом.
...Тонкие струйки сизого дымка поднимались над быстро разгоравшимся костром. Ветер - насмешливый, легкий - трепал волосы, набрасывал на лицо искрящиеся в солнечном свете пряди...
В какой-то миг Хенианар, словно зачарованный, надолго застыл, глядя в огонь. Поленья потрескивали, прогорая; в рыжем пламени, бившемся на ветру рвущейся на волю птицей, рождались странные силуэты; чуть подрагивал воздух над костром; дым относило в сторону - он лишь щекотал ноздри, а не душил жаркой горечью.
- А знаешь, я... - Наръо осекся, смолк.
- Что?
Когда смотрю на огонь... или на звезды... - почему-то так странно... - снова замолчал. - Кажется, я слышу какие-то слова, иногда - как вспышки молний - приходят образы, только не знаю - о чем они... Мне иногда думается - это была не моя жизнь, чья-то другая... и - она давно закончилась. Только я ее зачем-то помню... Не знаю... не знаю!.. - Хенианар, сбиваясь от волнения, почти выкрикнул последнюю фразу, застыл, опустив голову, прикрыв глаза...
И едва не вздрогнул от неожиданности, ощутив, как на подбородке сжались тонкие сильные пальцы друга. Этот жест мог бы показаться властным и грубым, вот только - в нем не было приказа; были лишь - осторожное и нежное прикосновение, прохладное тепло. Внимательный взгляд - глаза в глаза. И - только два слова - почти шепотом:
- Не бойся.
- Чего?
То ли Нимрос, не ответив, просто выдохнул и отошел, чуть улыбнувшись - то ли - показалось?.. - едва заметно дрогнули губы, совсем тихо прозвучало еще одно слово: "Себя..." - и налетевший порыв ветра развеял его без следа...
А через два дня - ближе к закату - на горизонте возникли очертания города.
Глава XIII (читать дальше)
Уже замиравший после дневной суеты, залитый предзакатным светом город был небольшим - с мощеными булыжником улицами, с домами, второй этаж которых выдавался над первым, а кое-где между ними - наверное, по согласию хозяек - были протянуты веревки для сушки белья, с подернутыми золотом осени садами на задворках дальних от главной улицы домов... Видно, когда-то на его месте стояло арнорское поселение: то тут, то там взор выхватывал или старинный каменный фасад с глубокими нишами для давно сгинувших статуй - сейчас на их месте стояли цветочные горшки - или старинные ступени, которые сейчас, спустя века, вели к деревянной двери совершенно обычного дома, или выступавшее из земли квадратное основание колонны, обращенной в прах то ли всепоглощающей войной, то ли неумолимым временем, или полустершееся изображение лучистой звезды на оплетенном травами каменном столбе близ трактира, к которому была удачно приделана старая вывеска, гласившая: “Загнанный олень”. Чем ближе к центру города - тем больше таких - не особо заметных на первый взгляд - свидетельств великого прошлого встречалось на пути. А на главной площади и вовсе высились почти не тронутые временем здания из серо-желтого в солнечных лучах камня, и в тени увенчанной круглым куполом высокой башни над постройкой, которая сейчас, вероятно, была чем-то вроде ратуши - замыкались в круг грандиозные высокие колонны. Жизнь пробилась даже у их немых и холодных подножий, освещенных заревом факелов: здесь расположились пестрые шатры и крытые брезентом прилавки рынка... Проходившие мимо горожане в темных длинных одеждах были - по большей части - стройными, высокими и темноволосыми, похожими на нуменорцев, чудились как будто и эльфийские лица. Так они шли, Нимрос и Наръо - рука в руке... До северных ворот оставалось немного...
Заметив костер в саду близ небольшого дома, путники, открыв деревянную калитку, подошли к нему. Чуть поодаль от небольшой компании людей, собравшихся у огня, под сенью старого дуба сидела на камне высокая, почти болезненно хрупкая девушка с лютней в руках. Тонкого, красивого и бледного лица в тени было почти не разглядеть, только - каждому из присутствующих казалось, что именно его пронизывали до глубины души огромные зеленые глаза, распахнутые миру. В ярких отблесках костра, озарявших ее, менялся цвет волос: рыжие? темные? - не разберешь; в них золотились искорки закатного светила, пробивавшиеся сквозь листву... Разбрасывая по траве мириады солнечных зайчиков, сверкал на безымянном пальце правой руки, перебирающей железные струны, огневеюще-золотистый камень в изящной серебряной оправе... Нежным, бархатным и летящим голосом она пела - о том, кого здесь, на древнем Севере, называли - Учителем и Крылатым; о яркой крови на мечах тех, кто явился вершить казни по праву силы, что выше, чем разум, и о темном пламени, горящем в их глазах; о том, как гибельно бела и холодна слепая Справедливость; о том, что непокорным, не склоняющим головы, суждено увидеть ледяной оскал смерти; о том, что обреченных на смерть ждут черные одеяния еретиков и опаляющее рыжее пламя последнего костра; о втоптанном в землю сталью копыт крике отчаяния; о том, что - на той стороне - тоже живые люди со своими надеждами, страхами, мечтами и горестями, которых война принудила взять в руки мечи; о том, как тяжело докричаться до тех, кто ослеп от сознания своей правоты и уверенности в том, что лишь Свет должен царить над землею; о Памяти, что, словно пламя в ладонях, несут в мир рыцари Ордена Лютни; о вопросах, на которые не найти ответа даже Мудрым, и о полете осенних ломких листьев; о траве забвенья, заплетающий путь в долину, где растет трава встречи, и об искрах костра, что помнят имя, стертое западным ветром со страниц проклятых книг; о том, что у странницы, бредущей в ковыльных полях за Одной Звездой, нет ни коня, что унес бы ее от смерти, ни золота, ни дорогих одежд - только песня в ночи...
Когда песни смолкли и слушатели нехотя очнулись от светлого и печального наваждения, навеянного последними песнями, певица сидела, прикрыв глаза, низко опустив голову - словно надломленный ветром стебель горькой травы. Она отставила лютню в сторону, поклонилась, приложив к груди тонкую руку с длинными изящными пальцами, назвала свое имя - но его заглушил порыв внезапно налетевшего вдруг западного ветра, а переспросить Наръо отчего-то не решился...
Ближе прочих к ней пристроилась, подперев рукой щеку и задумчиво прикусив нижнюю губу, невысокая, совсем юная девушка - улыбчивая, с полукружьями в уголках рта, янтарноглазая, с очаровательными ямочками на щеках и пышной копной кудрявых темно-рыжих волос, с челкой, спадающей на лоб... Она взяла лютню. Наивно-простые, легкие, светлые и печальные песни ее задевали какую-то тонкую струну в душе, высокий, мягкий и одновременно звонкий голос был - словно чистый весенний ручеек...
Почти напротив нее сидела прекрасная хрупкая эльфийка в простом черном платье с шнуровкой на вороте, с точеным, одухотворенным, мечтательным лицом, и взгляд ее был - нездешний, она была - где-то далеко, и в темных волосах, перехваченных расшитой серебром широкой лентой, виднелся хрупкий белый цветок...
Во двор время от времени заходили и другие люди в черно-серебряных одеяниях, скользя взглядом по дунадану и Нимросу, они проходили мимо и садились в тени. Хенианару запомнилась только чем-то неуловимо похожая на кошку женщина с добрым, чуть полноватым лицом, приветливо улыбнувшаяся им.
Песни кончились, начались долгие разговоры, пошла по кругу чаша с вином - досталась пара глотков и нежданным гостям... Та девушка в черном, что пела сначала, недолго еще сидела молча, искусно вышивая белую звезду о девяти лучах на черной ткани, а потом как-то незаметно исчезла, как будто растаяла в сиреневых сумерках; и стали расходиться слушатели, переговариваясь о чем-то своем - ветер трепал их черные плащи, отражался огонь в серебряных венцах, серьгах и кольцах... Осталась только одна женщина в серых одеяниях. Она завороженно смотрела в прогорающие угли; ветер нес жаркий пепел ей в лицо, но она не отходила от костра... По лицу ее не угадать было, сколько лет она прожила на свете. Печальный взгляд глубоких глаз, красивые тонкие губы, густые, чуть вьющиеся черные волосы, собранные в хвост на затылке...
- Как тебя зовут? - спросил Нимрос.
- Мирайраннэн. Можно просто Айра. Я из эльфов. Это мой дом, мой сад, - тихо улыбнулась.
Следуя за ней, друзья поднялись по невысокой лестнице. С веранды, обрамленной украшенными тонкой резьбой перилами, открывался прекрасный вид на реку, на бескрайнюю западную равнину, затопленную легкой золотистой дымкой...
Айра провела их на площадку второго этажа, разделенную на четыре части обрамленным перилами пролетом лестницы. Справа и слева от нее было по три комнаты, спереди и сзади - по одной. Женщина, толкнув тяжелую дверь, поманила за собой, вошла в одну из комнат справа. Обстановка в ней была простая: накрытый вязаной кружевной салфеткой стол, кресло, пара стульев, лютня в углу... Айра села в кресло, жестом предлагая стулья. Она тщательно обдумала что-то и произнесла:
- Вижу, вы - странники. Можете остаться у меня... хотя бы на время, можете пока не платить. Живу я здесь одна, только кот есть, но вам он не помешает. Он людей очень любит, может, подружитесь с ним, - прибавила она, глядя на потеплевшие лица Наръо и его друга.
Нимрос рассыпался в благодарностях, поцеловал красивую натруженную руку хозяйки дома... Лучи пронизывавшего березовый лесок солнца розовели в ее темных волосах... Гордый профиль казался высеченным из черного камня на фоне пронзительно-синего неба за окном, по которому ветер гнал рваные пушистые клочья облаков...
А потом - был один из множества странных разговоров - словно бы ни о чем: как ни пытайся потом связно рассказать суть - не выйдет… Айре с Нимросом было о чем поговорить - она тоже умела лечить руками... А потом - Айра взяла в руки лютню, и стало уже совершенно не важно, кто перед тобой - человек или эльфийка, мужчина или женщина, колдунья или обычный человек. Потому что были - песни... О весеннем снеге и крови, стекающей со сверкающего в солнечных лучах лезвия; о пыли, заметающей следы странника и оседающей на плаще; о безнадежной слепой тоске, когда - слишком поздно возвращаться; о том, кто умел исцелять неизлечимо больных и возвращать умерших касанием ладоней; о том, что сломанные крылья когда-то срастутся, а звезда снова и снова загорается над землей...
В веках живет легенда о Целителе -
Придя на зов, он изгоняет боль...
Но разве же дано понять сказителям,
Какую тяжесть носишь ты с собой?..
И Алквалондэ - жгуче-горькой памятью,
И - "Проклятый..." - в лицо смеется смерть,
Любовь исчезла искрой в жарком пламени,
И помнишь ты - последний - тот рассвет...
Тебя благословляют все спасенные,
Монеток пара - плата за труды,
За ночи над постелями - бессонные...
И снова - путь, и смоет дождь следы...
Душа - сплошная рана одиночества -
Тоска в глазах застыла навсегда...
Надежда, Боль и Память, и пророчество -
Уводит вдаль - горящая Звезда…
- О ком это?.. - Нимрос вздрогнул, словно пробуждаясь от колдовского сна.
- О Трижды Проклятом, великом целителе. В далекой юности я услышала о нем. Отправилась в странствия - искать его след... Встретиться с ним самим не довелось, но легенд узнала много. Если его помощь нужна - он придет... Даже мертвого воскресить может... И вот - сложилась песня, - просто и ясно ответила эльфийка, поправляя выбившуюся из прически прядь...
...А потом - смыв с себя дорожную пыль, друзья устроились ужинать внизу. Изрядно поубавившиеся за время пути запасы сухарей отдали всплеснувшей руками Айре, проворно убравшей их на полку.
Под локтями - пестрая домотканая скатерть, покорно подающаяся назад и морщащаяся от неловких движений... Мерцает огонек свечи, отражаясь на темной поверхности чая... Хлеб и вишневое варенье... Казалось бы - так просто... Но для того, чтобы возникло ощущение дома, уюта и покоя - достаточно и этого... Уже и забылось, как это - пить горьковато-душистый чай, обжигая руки об кружку, и чувствовать себя - счастливым...
- Осенью всегда хочется меда, - Айра с улыбкой поднесла наполненную тягучей янтарной жидкостью банку, которую достала из шкафа....
А когда ужин окончился, из чулана степенно вышел важный черный кот с выразительной мордой и огромными зелеными глазами, громогласно мяукнул, потерся головой о ноги Нимроса, запрыгнул на колени, свернулся клубком...
- Маурлин, - представила его хозяйка своим разулыбавшимся постояльцам.
Отведенная Хенианару с Нимросом - одна на двоих - комната - чтобы попасть в нее, нужно было подняться по лестнице и войти в дверь прямо напротив - была, может, и слишком уж просторной, но все равно уютной. Окно, выходящее в сад - против двери, под ним - большой письменный стол, табурет. На дальних концах комнат, у противоположных стен - две кровати, над каждой - пестрый ковер. По одному табурету сбоку, на каждом - свеча, кувшин с водой. Таившиеся под стегаными покрывалами простые одеяло и подушка казались сейчас милее королевских пуховых перин. Ночью Наръо не спалось - на новом месте редко кому спится хорошо... В сумраке бледный квадрат окна явственно проступил на полу. А завтра было - новым, но не страшило. Была твердая уверенность: все будет хорошо. Даже в этом - чужом - но только пока - городке...
Глава XIV (читать дальше)
В холодном воздухе, сотней мелких хвойных иголочек покалывающем кожу, был разлит острый после ночного дождя аромат прелых листьев - и едва уловимый запах яблок и кострового дыма. Переменчивый осеннний день: то облака стадом испуганных овец разбегаются прочь - и льется свет на лесную прогалину, то смыкается над головой темно-серая пелена - и кажется, что вот-вот хлынет ливень... Но сейчас снова вышло из-за туч солнце. Хенианар нехотя - не желая расставаться с оранжевыми бликами, пляшущими под темнотой век - открыл глаза; с хрустом повел плечами, ощущая спиной холодные прикосновения к шершавому валуну. Сел поудобнее, положив голову на колени, оглянулся вокруг. Нимрос, откинувшийся назад, полулежал рядом, на огромном камне, видимо, глубоко ушедшем в землю, подставив разрумянившееся от резкого ветра лицо под золотой поток, прикрыв длинными ресницами блаженно сощуренные в полудреме глаза... От пронизывающего холода, которым сочился древний серый исполин, его защищала легкая куртка из мягкой коричневой кожи, отороченная волчьим мехом. На запястье, чуть ниже отворота рукава белой рубахи, уже успел опуститься испещренный багровыми разводами лист, сорванный ветром с высокой старой березы. На безымянном пальце левой руки серебристо поблескивал, слепящими бликами попадая в глаза Хенианару, тонкий ободок кольца. От края до края расплескался трепетно розовеющий янтарный свет осеннего солнечного дня, и небо - словно синева просвечивала сквозь хрусталь... Очнувшись от сладостной полудремы, Нимрос подался вперед и надолго застыл, запрокинув голову, вслушиваясь в голос ветра.
- Погода меняется. Пора возвращаться домой - а то еще дождь в лесу застигнет.
Шли - рука в руке - не торопясь - спешить было некуда.
Ветви деревьев над головами, казалось, повторяли рисунки созвездий - тонкими черными линиями по лазури. Шагам вторил неумолчный плеск - рядом тек, искрясь на солнце, быстрый говорливый ручеек, который можно было, если повезет, в несколько шагов перейти вброд, не замочив голенища сапог, или - просто перепрыгнуть. Если бы была весна - наверно, так бы и сделали. Но сейчас этот поступок был бы чужд медленной тихой магии одетого золотисто-багряным покровом леса...
Пройдя половину пути до дома, друзья решили отдохнуть. Для этого они выбрали красивое место - травянистую прогалину, плавно повышавшуюся к востоку; в центре ее ручей падал с высоты в половину человеческого роста и дальше тек в неглубоком каменистом русле. Наръо сел на поваленный ствол березы у самого берега. Взял подвернувшийся камушек - с острыми гранями, мерцающими на свету, покрытый тонким слоем прохладного нежного мха, начал бессознательно перекидывать из руки в руку и поглаживать его... В ледяном переливе воды чудилась странная музыка. Хенианар промолвил, обращаясь к устроившемуся поблизости другу - странно улыбаясь и глядя куда-то вдаль нездешним взором:
- Мне кажется - так уже было. Река, осенний лес... замшелый камень...
Нимрос дернулся, как от удара, обернулся, заглядывая в глаза:
- Неужели ты тоже - помнишь...
Но солнце скрылось, и Хенианар отчего-то замкнулся в себе, сам не понимая - почему. Дальше шли в молчании. Наконец, пробираясь меж тонких серых стволов, сквозь которые уже был виден дом, и раздвигая их руками, друзья заговорили на ходу:
- Думаю, - начал идущий впереди Хенианар, резким движением отводя в сторону низко нависшую ветвь, - что... Ой-и...
Нимрос заливисто и безудержно рассмеялся, кое-как отряхивая влагу с волос и с насквозь промокшего ворота куртки:
- Мне это нравится! В лесу под дождь не привелось попасть - так нет, любимый друг и брат облил холодной водой с дерева!
Придя домой, Нимрос с наслаждением распустил волосы, рассыпавшиеся по плечам прядями бледного золота - на них еще блестели мелкие капли. Надолго ушел к себе - за это время Наръо немного прибрался в доме, в частности - похоронил мышиный трупик - стараниями Маурлина мыши исправно появлялись на ступеньках крыльца почти каждый день, а вот птиц он ловил редко. И был обед - вяленая рыба, на скорую руку приготовленные пирожки с зеленью - вместе делали - немного вина из погреба. Айра спустилась из своей комнаты, в которой весь день вязала; ее черный кот бродил под столом, умильно глядя на едоков в надежде на лакомство.
- Знаете, мне уже и по дому почти ничего делать не надо, - сказала Айра, когда кончили обедать. - С вашим приходом все стало даже лучше, чем было.
Покрасневший Нимрос замахал на нее рукой:
- Да не надо, право... Мне это только в радость.
Хозяйка со непередаваемым выражением на лице молча кивнула и ушла наверх.
Нимрос улыбнулся, облизнул губы, небрежным движением заправляя за ухо прядь медовых волос. От глотка вина слегка порозовело красивое лицо, настороженно и таинственно заблестели глаза. Привлек к себе Хенианара, усадил на колени, обнял, прижал к себе, согревая теплом ладоней... Почти физически ощущались незримые узы братства, тихая радость бесконечного взаимного узнавания и познавания двух родственных душ... Наконец, выпустив из ласковых объятий друга, произнес:
- Ладно, пойду я - приберусь во дворе. Небось, листьев нападало за ночь...
- Чтобы хозяйка в тебя и вовсе влюбилась, - усмехнулся Наръо.
Оставшись в одиночестве - точнее, наедине с котом - Наръо, немного разомлевший от тепла и уюта, смахнул крошки со стола и сел напротив окна. Изредка в поле зрения появлялся Нимрос, мастерски орудуя граблями - кожаные перчатки придавали ему чуть больше элегантности, чем надо бы в такой обыденной ситуации.
Через некоторое время Наръо поднялся наверх по скрипящим ступеням, толкнул плечом тяжелую дверь...
Все - как всегда. Непривычно только то, что на потемневшем от времени столе - исписанный лист бумаги, залитый предзакатными солнечными лучами - и легкая рябь теней пробегала по его глади, когда колыхались от сильного ветра ветви дуба за окном...
Косые летящие буквы на белой глади - Хенианар впервые увидел почерк друга - невымученно-красивый, разборчивый, заостренный... И сразу, с вскользь брошенного взгляда, с первых слов, которые - помимо воли - уловило сознание, захотелось прочесть все до конца.
"Мы уходили - навстречу рассвету, не оглядываясь на закат. Как жестоко иногда шутит Судьба... Мы - группа выживших воинов из некогда большого отряда, за которыми по пятам шли воины Света, и во главе их - майар Валинора. С каждым днем нас становилось все меньше, и пути назад, в разрушенную Твердыню, некогда бывшую нашим общим домом, не было, и казалось - в жестокой игре под названием "жизнь" рука Творца просто отодвигает в сторону живые фигуры, переставшие быть нужными... В бою верный друг, прикрывающий спину - надежней любой молитвы, и тогда - когда боги ослепли от зарева пожаров и оглохли от стонов - только блик на его клинке мог разорвать густой темный туман отчаяния и страха... Но однажды он погиб - помню, как отражалась луна в мертвых зрачках, помню - осознание: он не вернется, от вечного сна нет пробуждения, не кричи, не зови по имени - бесполезно... Заменить его пришлось мне. Я, Тхэннорн, бросивший первую горсть земли на его могилу и первым произнесший: "Доброй Дороги!.." - стал командиром уцелевших. Не только ради них. Ради младшего брата. Айкъенно...
Я оберегал его - с такой яростью не дрался даже за собственную жизнь. Не давал обнажить меча, вставал между ним и врагом... Удержал от безрассудной попытки отомстить за погибшего командира - хотя у самого ненависть стыла в душе нетающим льдом... Но - так не могло продолжаться вечно. И однажды - после страшной битвы, унесшей жизни многих моих воинов, уснувших на холодной земле смертным сном - я увидел, как брат стирает алую жидкость с меча, и она текла меж пальцев - словно вино... Не уследил... С тех пор в питье - в воде ли, в том же вине - мне всегда чудился привкус крови...
Айкъенно слишком рано и слишком быстро научился убивать. Убивать - чтобы прожить еще день, оплатив кровью право на жизнь... Мне так нравился его смех - серебряный, переливчатый, звонкий... Его больше не было, не было и спокойной светлой улыбки. А на дне серых глаз притаилась разрастающаяся пустота, застыла мертвая гарь, припорошенная пеплом... Война сломала его, искалечила душу, вкралась в разум - так кровь, смешиваясь с грязью, въедается под ногти.
Но все-таки - мы уходили, приближаясь к мирным землям, где вряд ли нас стали бы преследовать. Тем яростнее атаковали враги, стремясь уничтожить нас. И каждый раз - словно невидимая струна обрывалась внутри, когда очередной крик отчаянья и предсмертного ужаса разрывал тишину... Когда мы были уже у реки, за которую нужно было перебраться, чтобы попасть в безопасные края, враг обрушил на нас страшный удар, после которого у меня осталась лишь горстка бойцов - израненных, отчаявшихся - и отчаянных...
Обходя поле боя, я увидел брата над телом поверженного врага, который был еще жив - хрипел и скреб пальцами землю, корчился в агонии, из разрубленной груди на ломкую высохшую траву текла кровь... Шлем отлетел в сторону, обнажая лицо. Совсем еще юный - едва ли старше самого Айкъенно... Мне было жаль его - но я видел, что эта рана не давала шанса на спасение... А брат, страшно скривив губы, произнес:
- Тхэннорн... Мы уйдем... может быть - в небыль - но сперва заберем с собой побольше этих... - жутко, безумно усмехнулся, - мразей, слепо поверивших свету Валинора!
Слова - как удар...
- Опомнись!..
Еще больше исказилось лицо Айкъенно, он бросил меч, молча повернулся и пошел, не оглядываясь, в лес.
Решительным ударом меча оборвав мучения несчастного адана, я поспешил за братом. Тот сидел на берегу реки, бессильно опустившись на оплетенный травой остов березы, бесцельно перекатывал на руке мелкий замшелый камушек с острыми гранями... На лицо было страшно смотреть. Хоть бы заплакал, крикнул, впился ногтями в ладони, хоть бы расхохотался безумно... Нет. Непроницаемая маска. Я встал рядом, положил ладонь ему на плечо... Как бы мне хотелось, чтобы он вспомнил: любовь сильнее ненависти и ужаса войны. И - спустя несколько минут, показавшихся - вечностью - брат сжал мою руку, прильнув к ней в неловком, неумелом поцелуе - подумалось - он ведь и с девушкой-то, наверно, не целовался никогда - слишком рано обручился с иной, немыслимо страшной невестой, имя которой - война… - и благодарно улыбнулся - жалко, устало, почти затравленно - но все-таки - он улыбнулся! - он еще мог улыбаться! - сквозь слезы - как давно он не плакал... - а на темной от загара и скитаний коже оставались светлые дорожки, и поблескивали серебром на солнце слезинки - и обнял меня, прижимаясь, мелко вздрагивая всем телом..."
Хенианар перечитал текст снова, и еще, и еще... Слезы застилали глаза, перед взором плыли, дробясь, золотые пятна, было трудно дышать, в ушах звенело, он прикусил губу, чтобы не застонать... И не услышал шагов, и вздрогнул, невольно выгибаясь назад и неловко пряча лицо, когда на плечо мягко легла знакомая рука.
- Что ты?.. - друг осекся на полуслове, заметив лист в руках прячущего лицо Наръо. - Теперь понимаю… То, что ты узнал и увидел это - сам, даже лучше, как ни странно. Больно? Плачь, не бойся. Это пройдет. Мне было не легче - вспоминать.
Шатаясь, Хенианар поднялся с табурета, опираясь на плечо того, кто там - в прошлой жизни - был ему старшим братом, дошел до своей кровати, сел на нее, бессильно сгорбившись, вздрагивая от прикосновений Нимроса, словно от ударов... В раскалывавшейся от напряжения голове был хаос, к горлу подступил ком, не было сил остановить слезы, разум воскрешал страшные образы...
- Я... - голос прервался от подступивших слез.
- Да, ты - Айкъенно из отряда уходивших на восток. Там... мы были родными братьями. И любили друг друга. Очень...
- А потом?.. - страшно спрашивать, когда заранее знаешь ответ...
- Мы встретили смерть, - почти ровным, спокойным, будничным тоном.
И кончились силы, и пришло забвение - Наръо, коротко вскрикнув и откинувшись назад, на руки друга, потерял сознание, провалился в темный туман...
На висках - ладони, от которых исходит прохладное тепло, и тает мгла, и уже узнаются и темные балки на потолке, и легкое кружево паутины в углу, и комната - все та же: закатные лучи и кружение пылинок, залитый светом стол и упавший на пол лист... Но крика нет, нет слез. Просто - боль - она осталось, но глубоко внутри, и с ней уже можно - жить...
Брат наклонился над ним - с ласковой теплой улыбкой:
- Да, там мы встретили смерть. А здесь... здесь мы живые. И будем жить - как живет этот древний город, в котором жизнь проросла даже после страшной войны. И я тебя никогда не оставлю - верь...
- Да... - на выдохе. И - долгое объятие.
А спустя некоторое время пришедший в себя Хенианар уже рассеянно гладил Маурлина. В душе была лишь легкая, немного грустная отрешенность…
Глава XV (читать дальше)
Нимрос снял и повесил на крючок темный плащ, пригладил волосы. На нем были совсем недавно купленные и очень ему шедшие черная рубашка с засученными рукавами, облегающая тело, ворот был небрежно расстегнут, приоткрывая изящные ключицы, на груди поблескивала красивая тонкая цепочка из серебра, очень похожая была на запястье; кожаный ремень с блестящей пряжкой, черные штаны и высокие сапоги.
- Ну, пошли, - поманил невольно залюбовавшегося Наръо за собой.
Трактир - просторное полутемное помещение, ряды длинных столов, потемневший дощатый пол расчертили тусклые квадраты света из немногочисленных окон. Сизый дым под потолком, низкие балки, неверное зарево свеч - на стенах и в массивной круглой железной люстре на цепях ровно в центре залы, багряные всполохи огня, горящего в большом камине. Запах жаркого, яблок, табака, перца... Разговоры, изредка - негромкий смех, звон чокающихся друг о друга оловянных кружек. Посетителей не так уж и много было - только рядом со стойкой за одним круглым столиком собралась небольшая компания молодых людей; да в дальнем простенке - напротив небольшого решетчатого окна - стена была расчерчена светлыми ромбами, чуть подрагивающими в мерцании свечи - одиноко сидел за длинным столом, положив на него локти, высокий темноволосый мужчина лет двадцати пяти. Наръо подошел к нему.
- Можно нам к тебе сесть? И ты ведь арнорец?
Я не арнорец, я родом из этих краев, с северного пограничья! - вскинулся тот, сердито сверкнув серыми глазами. - Пограничье всегда было вольным и не зависело от Арнора. Не надо называть меня арнорцем!
Выступивший вперед Нимрос положил руку на плечо смешавшегося друга, жестом примиренья опустил выставленную вперед ладонь, с трудом пряча невольную улыбку. Сидевший за столом незнакомец смягчился.
- Сесть можно, да. Я, если что, Лэайнэ ирни эр'Лирэнон иро-Эннор, можно просто Лэайнэ, - прибавил он, спохватившись и отодвинувшись к дальнему углу, освобождая место на длинной и узкой скамье и одновременно жестом подзывая из-за стойки трактирщика - краснощекого, как снегирь, бойкого и улыбчивого толстяка с обвислыми усами, повязавшего голову платком. Получив ответы на вопросы о том, чего изволят новые посетители, тот метнулся в кухню, захлопотал - и вскоре на столе стояли кружки с пивом, немудреная, но сытная овощная похлебка, душистое свиное жаркое на глиняном блюде, хрустевшие на зубах поджаристые горячие лепешки с картофельной начинкой... Когда обед кончился, прижавшийся к Нимросу Наръо, пригубливая светлое, с кислинкой, пиво, невольно присматривался и прислушивался к единственному занятому столику у стойки. Пили мало, но смеялись часто, видно - не случайные люди собрались, а приятели.
- Трактирщик, принеси еще яблок, на всех не хватит же! - крикнул со своего места темноволосый хрупкий юноша, почти подросток.
- Особенно на тебя, Берайдил! - высокая и тонкая раскрасневшаяся женщина с пышными светлыми волосами поднялась во весь рост, а потом весело - почти до слез - рассмеялась, едва не опрокинув столик.
Выделявшийся среди собравшихся бледностью и королевской осанкой эльф, держа в руке надкушенное яблоко, отпил немного из кружки и принялся рассказывать историю:
- Сижу я в брийской гостинице...
- Это которая "Гарцующий Пони"? - уточнила светловолосая.
- А что, в Бри другие гостиницы есть? Сижу я, значит, в гостинице, а тут один, высокий такой, но не в рост, а в ширину - как мы с тобой, да еще пол-Анармира...
Хрупкий зеленоглазый Анармир, обнажив в усмешке белые зубы, подмигнул рассказчику и изящным движением отбросил назад длинные рыжие волосы.
- ...И говорит, мол, враки вы все про арнорцев рассказываете, нет их на свете не было...
Взрыв хохота, от которого трактир содрогнулся - казалось, даже стекла зазвенели. И снова опасно покачнулся столик.
- Вам там не тесно? Садитесь сюда! - почти одновременно пригласили Нимрос и Лэайнэ веселую компанию за свой стол.
Потек долгий разговор, под шутки незаметно завязалось знакомство. Саэллах - нолдо с подчеркивавшими его бледность темными волосами, выступавшими скулами и красивыми алыми губами - не так давно пришел с юга, устав от скитаний. Ларна, обаятельная смешливая блондинка, была старшей дочерью одного из здешних библиотекарей; она с увлечением рассказывала вычитанные в книгах легенды, и в эти минуты ее было не узнать - таким одухотворенным становилось лицо, менялись даже интонации голоса. Берайдил, сразу расположивший к себе Наръо своей открытостью и трогательной доверчивостью молодой дунадан, над которым все подшучивали за неумеренную любовь к яблокам, пришел из Имладриса; как поговаривал щедрый на подколки Саэллах, тамошние эльфы опасались, что из-за Берайдила не хватит яблок им самим, и прогнали его. Анармир - несмотря на странную внешность - тоже был арнорцем по крови, а не только по имени, хотя в Арноре ни разу не был - его предки жили здесь еще со времен Ангмарских войн, давно сроднившись с местными; на его руке поблескивало потемневшее за века массивное серебряное кольцо со сколотым рубином.
- Эх, спеть бы... - промолвила Ларна, когда беседа начала иссякать.
- Да, лютня-то есть, - вспомнил трактирщик, который стоял тут же, прислонившись к углу. - Был тут у нас пару месяцев назад менестрель, с севера шел. В городе как раз ярмарка была, он себе эльфийскую лютню купил, говорил, очень хорошая попалась. А прежнюю здесь оставил - мол, куда мне две-то. Так и стоит она у меня, сиротка.
Когда трактирщик спустился по лестнице, бережно неся в руках лютню, Саэллах кивнул на Лэайнэ:
- Он к столу нас пригласил. Пусть начинает.
Мужчина смутился:
- Не умею я. И голос плохой - как лет десять тому назад простудился - так и все, только мурлыкать под нос и могу. Пусть вот он поет, - указал на только руками всплеснувшего от неожиданности Нимроса.
Наръо восхищенно смотрел, как его друг взял лютню, провел по струнам, приглушил ладонью долгий звон... Нимрос пел красивым высоким голосом - на верхах он звучал звоном стали.
Лютня пошла по рукам. Когда отзвучали песни - грустные и веселые, тягучие, как старый добрый мед, и быстрые, легкие, словно ручеек меж камней - и настала тишина, Нимрос обвел собравшихся глазами, в которых бегали озорные искорки:
- Ну, доблестные потомки нуменорцев и других народов, кто из вас домой не пойдет, испугавшись сгустившейся темноты, а?..
Взрыв хохота. Компания стала прощаться, надевать плащи, расходиться. Скоро в трактире остались только Наръо, Нимрос, уговорившийся заплатить за всех, и - само собой - трактирщик.
- Эй! Светловолосый! - от дверей раздался хриплый голос.
- А?.. - рассеянно отозвался тот, одновременно высыпая на прилавок трактирщика горсть монет. Видно, подумал, что кто-то из собеседников задержался. Взяв Наръо за руку, подошел к выходу из трактира.
- Это твой дружок, что ли - что ты с ним за руки держишься? - безо всякой причины заворчал псом уже изрядно опьяневший низкорослый кряжистый человек с одутловатым и заросшим бородой лицом, стоявший на пороге. На лице его расплылась гадкая масляная улыбочка.
Нимрос льдисто сверкнул глазами, горделиво вскинул голову, отчего стал еще красивее - как застывший на морозе хрустальный родник под солнцем. Ответил, с холодным спокойствием отчеканивая каждое слово:
- Почтеннейший, что вам за дело до чужой жизни?
- Грозишься? Ты бы хлебало ногой, что ли, затыкал... - буркнул мужик, наливаясь дурной кровью.
- А... - Нимрос едва успел схватить за плечо некстати рванувшегося вперед Наръо, отбросив его назад и впечатав в стену. - Не трать время попусту, боюсь, нет смысла объяснять ему. Пошли, - миновав почему-то отскочившего в сторону грубияна, друзья вышли из гостеприимного трактира.
Пройдя через ворота, они вышли за пределы города. Расчерченная колеями дорога, оставляя позади притихшие в безветрии травы и небольшое темно-синее озерцо, убегала на северо-восток, к отуманенным горным долинам Ангмара. Стояли, держась за руки, глубоко, до остро-сладкой боли в груди вдыхая запах морозного осеннего вечера. Холод еще резче подчеркивал аромат увядающих трав, неясный и грустный, как воспоминание о чем-то дорогом и давно минувшем. Синий воздух был наполнен высокой звенящей тоской. Наръо смотрел на закат, на малиновое зарево, ловил взглядом медно-красные отблески на теперь по-настоящему спокойном и отрешенно-чистом лице Нимроса. По краю его черного бархатного плаща струилась мерцающая в розовых лучах серебряная вышивка - острые и тонкие стебли трав. И вдруг положил ладони на плечи друга, трогательно-доверчивым движением прижался к нему, чувствуя тепло и аромат близкой осени от его волос…
Сидя на верхней ступеньке крыльца после легкого ужина, Хенианар произнес:
- Помнишь, как тогда, в прошлой жизни ты учил меня сражаться на мечах? Помнишь - у подножия башни из черного камня эхом разносился звон скрещивавшихся мечей? Может быть, ты научишь меня? К тому же... - смолк на мгновение, - я помню, как ты был готов защищать нас с оружием в руках - тогда, в пещере...
...Вернувшись в дом после дружеской тренировки на мечах, проходившей в сгущавшихся сумерках сада под шорох падавших - точнее, лившихся золотым потоком листьев, Нимрос промолвил, растирая ладонью запястье:
- Так... Пока - ничего особенного, но я на своей первой тренировке вообще умудрился поставить себе синяк на скуле и чудом не вывернул руку. Тебе еще повезло... - погладил раскрасневшегося - то ли от смущения, то ли от тренировки на прохладном воздухе - брата по спутавшимся волосам, улыбнулся - немного устало, но светло...
Глава XI (читать дальше)
На следующее утро, пока еще не рассеялись тучи и лиловый туман, орки горными тропами провели странников в свое селение.
Перед глазами Хенианара высокая арка созданного самой природой тоннеля в горах. Свод ее терялся во мраке, но иногда сверху падали на утоптанный каменный пол причудливые бледные пятна света и капала вода, дрожали на стене рдяные отблески факела в руке шедшего чуть впереди Ланхраата. А потом - впереди стали видны растущие с каждым шагом огоньки, их становилось все больше, но многие словно парили в воздухе - на большой высоте. Потом их заслонил крутой склон. А потом под ногами оказалась вырубленная прямо в скале лестница. Поднявшиеся оказались на естественном возвышении, где и раскинулась деревня орков. Витавшие в воздухе огоньки оказались укрепленными в земле и на стенах хижин факелами. Крытые соломой дома были сложены из камней, увешаны шкурами, из печных труб или же просто из круглых отверстий в крыше поднимался дым - как раз готовили завтрак.
Проведя их по пустым улицам к одному из домов, Ланхраат, постучав в деревянную дверь (в ответ донеслось: "Войди", сказанное красивым низким женским голосом), жестом пригласил друзей в просторный дом. В большой комнате горело пламя в жерле приземистого очага, на каминной полке рядами стояли разнообразные склянки и кувшины, еще не развеявшийся пар вился под потолком. Повернувшись спиной, облаченная в льняное пестрое платье высокая орчанка ворошила угли кочергой.
Ланхраат усадил друзей за длинный деревянный стол, стоявший на другом конце комнаты, у двери, буркнул, обращаясь к все еще ворошившей угли хозяйке дома:
- Теща моя. А это Нхарро и Ниим'рас. Присмотри за ними, - и вышел, поклонившись.
- Как тебя зовут, хозяйка? - спросил Наръо, рассеянно повторяя пальцем изломы затейливого узора на горлышке медного кувшина. Нимрос на всякий случай повторил вопрос - на языке иртха.
- Дарха, - повернувшись, отозвалась орчанка, щуря зеленые глаза.
Она была красива, хотя по меркам дунэдайн ее красота казалась странной. Дарха была в меру полной, но мускулистой. Сильные руки ее были унизаны тяжелыми браслетами, сразу запоминалось лицо - с резкими чертами и тонкими губами, скуластое, с узким разрезом глаз. Заостренные уши были украшены массивными серьгами-подвесками, внутри каждой из которых мерцал в отблесках угасавшего огня камень с вырезанным на нем причудливым символом. Черные волосы на затылке были собраны в перехваченный пестрой лентой длинный хвост.
- Мои мужчины - их два - и сыновья - их три - они на охоту ушли - много птица, много мясо в дом будет на ужин, если духи - они позволят, - произнесла нараспев. - А путники, Нхарро и Ниим'рас - они ведь хотят есть?
Нимрос кивнул. Хозяйка, повернувшись, ушла в другую комнату. Что-то наливая и чем-то гремя, она продолжала говорить сама с собой.
- Дарха - она ждет, ждет. Сыновья ушли, муж ушел - нет их. Зять - он пришел, странники - они пришли с ним. Один - он северянин, стройный, высокий и красивый, как альв лесной. Альвы - они многие тысячелетия здесь жили. Альвы - они ушли, давно ушли... - вздохнула. - Другой - он тарк. Дарха думает - он ученик. Они - хоралти?..
Вскоре орчанка вернулась с подносом в руках. От изузоренных глиняных мисок шел пар, непривычно острым и чуть горчащим был аромат мелко порубленных сушеных трав.
Отведав горячего мяса с острой подливкой и закусив ореховым хлебом с положенными на него дольками посыпанного крупной солью яйца, друзья прошлись по дому, в котором им предстояло отдыхать. Удивляло обилие шкур - видно, хорошими охотниками были мужчины в семье Дархи. Шкуры висели на стенах, служили коврами, из шкур шились шапки, шубы - одна, уже почти готовая, была брошена в углу третьей комнаты. Тканые половики лежали на всех скамьях, поражая взгляд ярким сочетанием цветов. Хозяйка жестом позвала их в первую комнату.
Остановилась, уперев руки в боки, оценивающим взором глядя на Нимроса. Наконец, подойдя ближе, обвила его шею рукой. Тот мягко, но решительно отстранился, что-то шепнув ей на ухо... И - громко:
- Дарха, можно у тебя отдохнуть? Мы с раннего утра не спали...
- Йах, - кивнула та и ушла в какой-то закуток. Через минуту вернулась с грудой одеял в руках и проследовала в конец дома. Постель была устроена прямо на полу - среди шкур. Легли - не раздеваясь. Сама хозяйка села дошивать шубу.
Засыпавший уже Нимрос, случайно положив руку на плечо побратима, внезапно ощутил, что Наръо мелко вздрагивал - как оказалось, не от холода, а от беззвучного хохота, похожего на истерику.
- Орки... А я-то думал... - махнул рукой, не договорив, умолк.
- Как хорошо, что страшные легенды порой оказываются далеки от действительности, не правда ли? - с ехидным огоньком в глазах улыбнулся Нимрос.
Хенианар кивнул, прижался к нему и скоро уснул, укутавшись в теплое одеяло из овечьей шерсти... В середине дня Дарха разбудила их, дала с собой в дорогу немного припасов и проводила до порога.
- Лагду, - в прощальном жесте вскинула руку орчанка, начертив другой знак Ллах - взвилось пламя в очаге. "Пламя да горит и защитит вас"...
И снова легла под ноги дорога.
Глава XII (читать дальше)
Память моя стала дымом костра
Следом горячим кольца
Отзвуком крика, лучом серебра
Песней дорог без конца…
(Тэм)
Следом горячим кольца
Отзвуком крика, лучом серебра
Песней дорог без конца…
(Тэм)
Хенианар помнил, как ненастная погода загнала его и Нимроса в пещеру, где и произошла встреча с орками, перевернувшая его представления об этом народе; помнил, как вечером тропка от орочьего селения вывела его и друга на дорогу, уходившую к северо-западу, и понемногу осели горы на горизонте, словно подернулись дымкой, и вокруг снова была равнинная местность, и по вечерам манили огоньки далеких деревень... Вспомнился и кем-то смастеренный мостик из трех темных замшелых досок, даже на вид какой-то не очень уверенный в себе - он и проломился прямо под ногами. Нет, сапогам воды из озорно поблескивавшего на солнце ручейка отведать не пришлось - слишком высокие они, сапоги-то. А вот плащу не повезло - снизу пропитался влагой, отяжелел, ну да ничего - скоро высох на солнце. Только не вспомнить: позавчера ли это было - или неделю назад? Когда есть только дорога - времени нет.
Наръо на ходу напевал мелодию без слов, легко опираясь на посох. Чувства пронизывающего холода не было даже в одной рубахе и лишь для вида наброшенном поверх нее плаще - так тепло осенью в землях, не слишком уж далеких от предгорий, бывает редко. Нимрос шел рядом, изредка замирая, глубоко вдыхая и впиваясь глазами в небесную синь.
Дорога - вечно стремящаяся за горизонт буро-серая лента, теряющаяся на грани неба и земли, а под ногами - увядающая бледная трава на обочине, мелкие серые камушки, и между двумя колеями - высокие спутанные травы - просто перешагнуть на другую сторону вряд ли получится, можно только коснуться протянутой в ответ руки того, кто - на той стороне...
Перед закатом решили устроить привал. Просто так - есть еще не особо хотелось. Закатав рукава, Нимрос принялся орудовать топором в небольшой березовой рощице. На краткое время Наръо невольно залюбовался тем, как белая ткань рубахи облегала его стройное тело - и уверенными движениями. Когда щедро осыпанный золотом листьев друг вернулся к нему, вместе стали при помощи ножей очищать стволы от мелких веток, изредка подшучивая друг над другом.
...Тонкие струйки сизого дымка поднимались над быстро разгоравшимся костром. Ветер - насмешливый, легкий - трепал волосы, набрасывал на лицо искрящиеся в солнечном свете пряди...
В какой-то миг Хенианар, словно зачарованный, надолго застыл, глядя в огонь. Поленья потрескивали, прогорая; в рыжем пламени, бившемся на ветру рвущейся на волю птицей, рождались странные силуэты; чуть подрагивал воздух над костром; дым относило в сторону - он лишь щекотал ноздри, а не душил жаркой горечью.
- А знаешь, я... - Наръо осекся, смолк.
- Что?
Когда смотрю на огонь... или на звезды... - почему-то так странно... - снова замолчал. - Кажется, я слышу какие-то слова, иногда - как вспышки молний - приходят образы, только не знаю - о чем они... Мне иногда думается - это была не моя жизнь, чья-то другая... и - она давно закончилась. Только я ее зачем-то помню... Не знаю... не знаю!.. - Хенианар, сбиваясь от волнения, почти выкрикнул последнюю фразу, застыл, опустив голову, прикрыв глаза...
И едва не вздрогнул от неожиданности, ощутив, как на подбородке сжались тонкие сильные пальцы друга. Этот жест мог бы показаться властным и грубым, вот только - в нем не было приказа; были лишь - осторожное и нежное прикосновение, прохладное тепло. Внимательный взгляд - глаза в глаза. И - только два слова - почти шепотом:
- Не бойся.
- Чего?
То ли Нимрос, не ответив, просто выдохнул и отошел, чуть улыбнувшись - то ли - показалось?.. - едва заметно дрогнули губы, совсем тихо прозвучало еще одно слово: "Себя..." - и налетевший порыв ветра развеял его без следа...
А через два дня - ближе к закату - на горизонте возникли очертания города.
Глава XIII (читать дальше)
Уже замиравший после дневной суеты, залитый предзакатным светом город был небольшим - с мощеными булыжником улицами, с домами, второй этаж которых выдавался над первым, а кое-где между ними - наверное, по согласию хозяек - были протянуты веревки для сушки белья, с подернутыми золотом осени садами на задворках дальних от главной улицы домов... Видно, когда-то на его месте стояло арнорское поселение: то тут, то там взор выхватывал или старинный каменный фасад с глубокими нишами для давно сгинувших статуй - сейчас на их месте стояли цветочные горшки - или старинные ступени, которые сейчас, спустя века, вели к деревянной двери совершенно обычного дома, или выступавшее из земли квадратное основание колонны, обращенной в прах то ли всепоглощающей войной, то ли неумолимым временем, или полустершееся изображение лучистой звезды на оплетенном травами каменном столбе близ трактира, к которому была удачно приделана старая вывеска, гласившая: “Загнанный олень”. Чем ближе к центру города - тем больше таких - не особо заметных на первый взгляд - свидетельств великого прошлого встречалось на пути. А на главной площади и вовсе высились почти не тронутые временем здания из серо-желтого в солнечных лучах камня, и в тени увенчанной круглым куполом высокой башни над постройкой, которая сейчас, вероятно, была чем-то вроде ратуши - замыкались в круг грандиозные высокие колонны. Жизнь пробилась даже у их немых и холодных подножий, освещенных заревом факелов: здесь расположились пестрые шатры и крытые брезентом прилавки рынка... Проходившие мимо горожане в темных длинных одеждах были - по большей части - стройными, высокими и темноволосыми, похожими на нуменорцев, чудились как будто и эльфийские лица. Так они шли, Нимрос и Наръо - рука в руке... До северных ворот оставалось немного...
Заметив костер в саду близ небольшого дома, путники, открыв деревянную калитку, подошли к нему. Чуть поодаль от небольшой компании людей, собравшихся у огня, под сенью старого дуба сидела на камне высокая, почти болезненно хрупкая девушка с лютней в руках. Тонкого, красивого и бледного лица в тени было почти не разглядеть, только - каждому из присутствующих казалось, что именно его пронизывали до глубины души огромные зеленые глаза, распахнутые миру. В ярких отблесках костра, озарявших ее, менялся цвет волос: рыжие? темные? - не разберешь; в них золотились искорки закатного светила, пробивавшиеся сквозь листву... Разбрасывая по траве мириады солнечных зайчиков, сверкал на безымянном пальце правой руки, перебирающей железные струны, огневеюще-золотистый камень в изящной серебряной оправе... Нежным, бархатным и летящим голосом она пела - о том, кого здесь, на древнем Севере, называли - Учителем и Крылатым; о яркой крови на мечах тех, кто явился вершить казни по праву силы, что выше, чем разум, и о темном пламени, горящем в их глазах; о том, как гибельно бела и холодна слепая Справедливость; о том, что непокорным, не склоняющим головы, суждено увидеть ледяной оскал смерти; о том, что обреченных на смерть ждут черные одеяния еретиков и опаляющее рыжее пламя последнего костра; о втоптанном в землю сталью копыт крике отчаяния; о том, что - на той стороне - тоже живые люди со своими надеждами, страхами, мечтами и горестями, которых война принудила взять в руки мечи; о том, как тяжело докричаться до тех, кто ослеп от сознания своей правоты и уверенности в том, что лишь Свет должен царить над землею; о Памяти, что, словно пламя в ладонях, несут в мир рыцари Ордена Лютни; о вопросах, на которые не найти ответа даже Мудрым, и о полете осенних ломких листьев; о траве забвенья, заплетающий путь в долину, где растет трава встречи, и об искрах костра, что помнят имя, стертое западным ветром со страниц проклятых книг; о том, что у странницы, бредущей в ковыльных полях за Одной Звездой, нет ни коня, что унес бы ее от смерти, ни золота, ни дорогих одежд - только песня в ночи...
Когда песни смолкли и слушатели нехотя очнулись от светлого и печального наваждения, навеянного последними песнями, певица сидела, прикрыв глаза, низко опустив голову - словно надломленный ветром стебель горькой травы. Она отставила лютню в сторону, поклонилась, приложив к груди тонкую руку с длинными изящными пальцами, назвала свое имя - но его заглушил порыв внезапно налетевшего вдруг западного ветра, а переспросить Наръо отчего-то не решился...
Ближе прочих к ней пристроилась, подперев рукой щеку и задумчиво прикусив нижнюю губу, невысокая, совсем юная девушка - улыбчивая, с полукружьями в уголках рта, янтарноглазая, с очаровательными ямочками на щеках и пышной копной кудрявых темно-рыжих волос, с челкой, спадающей на лоб... Она взяла лютню. Наивно-простые, легкие, светлые и печальные песни ее задевали какую-то тонкую струну в душе, высокий, мягкий и одновременно звонкий голос был - словно чистый весенний ручеек...
Почти напротив нее сидела прекрасная хрупкая эльфийка в простом черном платье с шнуровкой на вороте, с точеным, одухотворенным, мечтательным лицом, и взгляд ее был - нездешний, она была - где-то далеко, и в темных волосах, перехваченных расшитой серебром широкой лентой, виднелся хрупкий белый цветок...
Во двор время от времени заходили и другие люди в черно-серебряных одеяниях, скользя взглядом по дунадану и Нимросу, они проходили мимо и садились в тени. Хенианару запомнилась только чем-то неуловимо похожая на кошку женщина с добрым, чуть полноватым лицом, приветливо улыбнувшаяся им.
Песни кончились, начались долгие разговоры, пошла по кругу чаша с вином - досталась пара глотков и нежданным гостям... Та девушка в черном, что пела сначала, недолго еще сидела молча, искусно вышивая белую звезду о девяти лучах на черной ткани, а потом как-то незаметно исчезла, как будто растаяла в сиреневых сумерках; и стали расходиться слушатели, переговариваясь о чем-то своем - ветер трепал их черные плащи, отражался огонь в серебряных венцах, серьгах и кольцах... Осталась только одна женщина в серых одеяниях. Она завороженно смотрела в прогорающие угли; ветер нес жаркий пепел ей в лицо, но она не отходила от костра... По лицу ее не угадать было, сколько лет она прожила на свете. Печальный взгляд глубоких глаз, красивые тонкие губы, густые, чуть вьющиеся черные волосы, собранные в хвост на затылке...
- Как тебя зовут? - спросил Нимрос.
- Мирайраннэн. Можно просто Айра. Я из эльфов. Это мой дом, мой сад, - тихо улыбнулась.
Следуя за ней, друзья поднялись по невысокой лестнице. С веранды, обрамленной украшенными тонкой резьбой перилами, открывался прекрасный вид на реку, на бескрайнюю западную равнину, затопленную легкой золотистой дымкой...
Айра провела их на площадку второго этажа, разделенную на четыре части обрамленным перилами пролетом лестницы. Справа и слева от нее было по три комнаты, спереди и сзади - по одной. Женщина, толкнув тяжелую дверь, поманила за собой, вошла в одну из комнат справа. Обстановка в ней была простая: накрытый вязаной кружевной салфеткой стол, кресло, пара стульев, лютня в углу... Айра села в кресло, жестом предлагая стулья. Она тщательно обдумала что-то и произнесла:
- Вижу, вы - странники. Можете остаться у меня... хотя бы на время, можете пока не платить. Живу я здесь одна, только кот есть, но вам он не помешает. Он людей очень любит, может, подружитесь с ним, - прибавила она, глядя на потеплевшие лица Наръо и его друга.
Нимрос рассыпался в благодарностях, поцеловал красивую натруженную руку хозяйки дома... Лучи пронизывавшего березовый лесок солнца розовели в ее темных волосах... Гордый профиль казался высеченным из черного камня на фоне пронзительно-синего неба за окном, по которому ветер гнал рваные пушистые клочья облаков...
А потом - был один из множества странных разговоров - словно бы ни о чем: как ни пытайся потом связно рассказать суть - не выйдет… Айре с Нимросом было о чем поговорить - она тоже умела лечить руками... А потом - Айра взяла в руки лютню, и стало уже совершенно не важно, кто перед тобой - человек или эльфийка, мужчина или женщина, колдунья или обычный человек. Потому что были - песни... О весеннем снеге и крови, стекающей со сверкающего в солнечных лучах лезвия; о пыли, заметающей следы странника и оседающей на плаще; о безнадежной слепой тоске, когда - слишком поздно возвращаться; о том, кто умел исцелять неизлечимо больных и возвращать умерших касанием ладоней; о том, что сломанные крылья когда-то срастутся, а звезда снова и снова загорается над землей...
В веках живет легенда о Целителе -
Придя на зов, он изгоняет боль...
Но разве же дано понять сказителям,
Какую тяжесть носишь ты с собой?..
И Алквалондэ - жгуче-горькой памятью,
И - "Проклятый..." - в лицо смеется смерть,
Любовь исчезла искрой в жарком пламени,
И помнишь ты - последний - тот рассвет...
Тебя благословляют все спасенные,
Монеток пара - плата за труды,
За ночи над постелями - бессонные...
И снова - путь, и смоет дождь следы...
Душа - сплошная рана одиночества -
Тоска в глазах застыла навсегда...
Надежда, Боль и Память, и пророчество -
Уводит вдаль - горящая Звезда…
- О ком это?.. - Нимрос вздрогнул, словно пробуждаясь от колдовского сна.
- О Трижды Проклятом, великом целителе. В далекой юности я услышала о нем. Отправилась в странствия - искать его след... Встретиться с ним самим не довелось, но легенд узнала много. Если его помощь нужна - он придет... Даже мертвого воскресить может... И вот - сложилась песня, - просто и ясно ответила эльфийка, поправляя выбившуюся из прически прядь...
...А потом - смыв с себя дорожную пыль, друзья устроились ужинать внизу. Изрядно поубавившиеся за время пути запасы сухарей отдали всплеснувшей руками Айре, проворно убравшей их на полку.
Под локтями - пестрая домотканая скатерть, покорно подающаяся назад и морщащаяся от неловких движений... Мерцает огонек свечи, отражаясь на темной поверхности чая... Хлеб и вишневое варенье... Казалось бы - так просто... Но для того, чтобы возникло ощущение дома, уюта и покоя - достаточно и этого... Уже и забылось, как это - пить горьковато-душистый чай, обжигая руки об кружку, и чувствовать себя - счастливым...
- Осенью всегда хочется меда, - Айра с улыбкой поднесла наполненную тягучей янтарной жидкостью банку, которую достала из шкафа....
А когда ужин окончился, из чулана степенно вышел важный черный кот с выразительной мордой и огромными зелеными глазами, громогласно мяукнул, потерся головой о ноги Нимроса, запрыгнул на колени, свернулся клубком...
- Маурлин, - представила его хозяйка своим разулыбавшимся постояльцам.
Отведенная Хенианару с Нимросом - одна на двоих - комната - чтобы попасть в нее, нужно было подняться по лестнице и войти в дверь прямо напротив - была, может, и слишком уж просторной, но все равно уютной. Окно, выходящее в сад - против двери, под ним - большой письменный стол, табурет. На дальних концах комнат, у противоположных стен - две кровати, над каждой - пестрый ковер. По одному табурету сбоку, на каждом - свеча, кувшин с водой. Таившиеся под стегаными покрывалами простые одеяло и подушка казались сейчас милее королевских пуховых перин. Ночью Наръо не спалось - на новом месте редко кому спится хорошо... В сумраке бледный квадрат окна явственно проступил на полу. А завтра было - новым, но не страшило. Была твердая уверенность: все будет хорошо. Даже в этом - чужом - но только пока - городке...
Глава XIV (читать дальше)
В холодном воздухе, сотней мелких хвойных иголочек покалывающем кожу, был разлит острый после ночного дождя аромат прелых листьев - и едва уловимый запах яблок и кострового дыма. Переменчивый осеннний день: то облака стадом испуганных овец разбегаются прочь - и льется свет на лесную прогалину, то смыкается над головой темно-серая пелена - и кажется, что вот-вот хлынет ливень... Но сейчас снова вышло из-за туч солнце. Хенианар нехотя - не желая расставаться с оранжевыми бликами, пляшущими под темнотой век - открыл глаза; с хрустом повел плечами, ощущая спиной холодные прикосновения к шершавому валуну. Сел поудобнее, положив голову на колени, оглянулся вокруг. Нимрос, откинувшийся назад, полулежал рядом, на огромном камне, видимо, глубоко ушедшем в землю, подставив разрумянившееся от резкого ветра лицо под золотой поток, прикрыв длинными ресницами блаженно сощуренные в полудреме глаза... От пронизывающего холода, которым сочился древний серый исполин, его защищала легкая куртка из мягкой коричневой кожи, отороченная волчьим мехом. На запястье, чуть ниже отворота рукава белой рубахи, уже успел опуститься испещренный багровыми разводами лист, сорванный ветром с высокой старой березы. На безымянном пальце левой руки серебристо поблескивал, слепящими бликами попадая в глаза Хенианару, тонкий ободок кольца. От края до края расплескался трепетно розовеющий янтарный свет осеннего солнечного дня, и небо - словно синева просвечивала сквозь хрусталь... Очнувшись от сладостной полудремы, Нимрос подался вперед и надолго застыл, запрокинув голову, вслушиваясь в голос ветра.
- Погода меняется. Пора возвращаться домой - а то еще дождь в лесу застигнет.
Шли - рука в руке - не торопясь - спешить было некуда.
Ветви деревьев над головами, казалось, повторяли рисунки созвездий - тонкими черными линиями по лазури. Шагам вторил неумолчный плеск - рядом тек, искрясь на солнце, быстрый говорливый ручеек, который можно было, если повезет, в несколько шагов перейти вброд, не замочив голенища сапог, или - просто перепрыгнуть. Если бы была весна - наверно, так бы и сделали. Но сейчас этот поступок был бы чужд медленной тихой магии одетого золотисто-багряным покровом леса...
Пройдя половину пути до дома, друзья решили отдохнуть. Для этого они выбрали красивое место - травянистую прогалину, плавно повышавшуюся к востоку; в центре ее ручей падал с высоты в половину человеческого роста и дальше тек в неглубоком каменистом русле. Наръо сел на поваленный ствол березы у самого берега. Взял подвернувшийся камушек - с острыми гранями, мерцающими на свету, покрытый тонким слоем прохладного нежного мха, начал бессознательно перекидывать из руки в руку и поглаживать его... В ледяном переливе воды чудилась странная музыка. Хенианар промолвил, обращаясь к устроившемуся поблизости другу - странно улыбаясь и глядя куда-то вдаль нездешним взором:
- Мне кажется - так уже было. Река, осенний лес... замшелый камень...
Нимрос дернулся, как от удара, обернулся, заглядывая в глаза:
- Неужели ты тоже - помнишь...
Но солнце скрылось, и Хенианар отчего-то замкнулся в себе, сам не понимая - почему. Дальше шли в молчании. Наконец, пробираясь меж тонких серых стволов, сквозь которые уже был виден дом, и раздвигая их руками, друзья заговорили на ходу:
- Думаю, - начал идущий впереди Хенианар, резким движением отводя в сторону низко нависшую ветвь, - что... Ой-и...
Нимрос заливисто и безудержно рассмеялся, кое-как отряхивая влагу с волос и с насквозь промокшего ворота куртки:
- Мне это нравится! В лесу под дождь не привелось попасть - так нет, любимый друг и брат облил холодной водой с дерева!
Придя домой, Нимрос с наслаждением распустил волосы, рассыпавшиеся по плечам прядями бледного золота - на них еще блестели мелкие капли. Надолго ушел к себе - за это время Наръо немного прибрался в доме, в частности - похоронил мышиный трупик - стараниями Маурлина мыши исправно появлялись на ступеньках крыльца почти каждый день, а вот птиц он ловил редко. И был обед - вяленая рыба, на скорую руку приготовленные пирожки с зеленью - вместе делали - немного вина из погреба. Айра спустилась из своей комнаты, в которой весь день вязала; ее черный кот бродил под столом, умильно глядя на едоков в надежде на лакомство.
- Знаете, мне уже и по дому почти ничего делать не надо, - сказала Айра, когда кончили обедать. - С вашим приходом все стало даже лучше, чем было.
Покрасневший Нимрос замахал на нее рукой:
- Да не надо, право... Мне это только в радость.
Хозяйка со непередаваемым выражением на лице молча кивнула и ушла наверх.
Нимрос улыбнулся, облизнул губы, небрежным движением заправляя за ухо прядь медовых волос. От глотка вина слегка порозовело красивое лицо, настороженно и таинственно заблестели глаза. Привлек к себе Хенианара, усадил на колени, обнял, прижал к себе, согревая теплом ладоней... Почти физически ощущались незримые узы братства, тихая радость бесконечного взаимного узнавания и познавания двух родственных душ... Наконец, выпустив из ласковых объятий друга, произнес:
- Ладно, пойду я - приберусь во дворе. Небось, листьев нападало за ночь...
- Чтобы хозяйка в тебя и вовсе влюбилась, - усмехнулся Наръо.
Оставшись в одиночестве - точнее, наедине с котом - Наръо, немного разомлевший от тепла и уюта, смахнул крошки со стола и сел напротив окна. Изредка в поле зрения появлялся Нимрос, мастерски орудуя граблями - кожаные перчатки придавали ему чуть больше элегантности, чем надо бы в такой обыденной ситуации.
Через некоторое время Наръо поднялся наверх по скрипящим ступеням, толкнул плечом тяжелую дверь...
Все - как всегда. Непривычно только то, что на потемневшем от времени столе - исписанный лист бумаги, залитый предзакатными солнечными лучами - и легкая рябь теней пробегала по его глади, когда колыхались от сильного ветра ветви дуба за окном...
Косые летящие буквы на белой глади - Хенианар впервые увидел почерк друга - невымученно-красивый, разборчивый, заостренный... И сразу, с вскользь брошенного взгляда, с первых слов, которые - помимо воли - уловило сознание, захотелось прочесть все до конца.
"Мы уходили - навстречу рассвету, не оглядываясь на закат. Как жестоко иногда шутит Судьба... Мы - группа выживших воинов из некогда большого отряда, за которыми по пятам шли воины Света, и во главе их - майар Валинора. С каждым днем нас становилось все меньше, и пути назад, в разрушенную Твердыню, некогда бывшую нашим общим домом, не было, и казалось - в жестокой игре под названием "жизнь" рука Творца просто отодвигает в сторону живые фигуры, переставшие быть нужными... В бою верный друг, прикрывающий спину - надежней любой молитвы, и тогда - когда боги ослепли от зарева пожаров и оглохли от стонов - только блик на его клинке мог разорвать густой темный туман отчаяния и страха... Но однажды он погиб - помню, как отражалась луна в мертвых зрачках, помню - осознание: он не вернется, от вечного сна нет пробуждения, не кричи, не зови по имени - бесполезно... Заменить его пришлось мне. Я, Тхэннорн, бросивший первую горсть земли на его могилу и первым произнесший: "Доброй Дороги!.." - стал командиром уцелевших. Не только ради них. Ради младшего брата. Айкъенно...
Я оберегал его - с такой яростью не дрался даже за собственную жизнь. Не давал обнажить меча, вставал между ним и врагом... Удержал от безрассудной попытки отомстить за погибшего командира - хотя у самого ненависть стыла в душе нетающим льдом... Но - так не могло продолжаться вечно. И однажды - после страшной битвы, унесшей жизни многих моих воинов, уснувших на холодной земле смертным сном - я увидел, как брат стирает алую жидкость с меча, и она текла меж пальцев - словно вино... Не уследил... С тех пор в питье - в воде ли, в том же вине - мне всегда чудился привкус крови...
Айкъенно слишком рано и слишком быстро научился убивать. Убивать - чтобы прожить еще день, оплатив кровью право на жизнь... Мне так нравился его смех - серебряный, переливчатый, звонкий... Его больше не было, не было и спокойной светлой улыбки. А на дне серых глаз притаилась разрастающаяся пустота, застыла мертвая гарь, припорошенная пеплом... Война сломала его, искалечила душу, вкралась в разум - так кровь, смешиваясь с грязью, въедается под ногти.
Но все-таки - мы уходили, приближаясь к мирным землям, где вряд ли нас стали бы преследовать. Тем яростнее атаковали враги, стремясь уничтожить нас. И каждый раз - словно невидимая струна обрывалась внутри, когда очередной крик отчаянья и предсмертного ужаса разрывал тишину... Когда мы были уже у реки, за которую нужно было перебраться, чтобы попасть в безопасные края, враг обрушил на нас страшный удар, после которого у меня осталась лишь горстка бойцов - израненных, отчаявшихся - и отчаянных...
Обходя поле боя, я увидел брата над телом поверженного врага, который был еще жив - хрипел и скреб пальцами землю, корчился в агонии, из разрубленной груди на ломкую высохшую траву текла кровь... Шлем отлетел в сторону, обнажая лицо. Совсем еще юный - едва ли старше самого Айкъенно... Мне было жаль его - но я видел, что эта рана не давала шанса на спасение... А брат, страшно скривив губы, произнес:
- Тхэннорн... Мы уйдем... может быть - в небыль - но сперва заберем с собой побольше этих... - жутко, безумно усмехнулся, - мразей, слепо поверивших свету Валинора!
Слова - как удар...
- Опомнись!..
Еще больше исказилось лицо Айкъенно, он бросил меч, молча повернулся и пошел, не оглядываясь, в лес.
Решительным ударом меча оборвав мучения несчастного адана, я поспешил за братом. Тот сидел на берегу реки, бессильно опустившись на оплетенный травой остов березы, бесцельно перекатывал на руке мелкий замшелый камушек с острыми гранями... На лицо было страшно смотреть. Хоть бы заплакал, крикнул, впился ногтями в ладони, хоть бы расхохотался безумно... Нет. Непроницаемая маска. Я встал рядом, положил ладонь ему на плечо... Как бы мне хотелось, чтобы он вспомнил: любовь сильнее ненависти и ужаса войны. И - спустя несколько минут, показавшихся - вечностью - брат сжал мою руку, прильнув к ней в неловком, неумелом поцелуе - подумалось - он ведь и с девушкой-то, наверно, не целовался никогда - слишком рано обручился с иной, немыслимо страшной невестой, имя которой - война… - и благодарно улыбнулся - жалко, устало, почти затравленно - но все-таки - он улыбнулся! - он еще мог улыбаться! - сквозь слезы - как давно он не плакал... - а на темной от загара и скитаний коже оставались светлые дорожки, и поблескивали серебром на солнце слезинки - и обнял меня, прижимаясь, мелко вздрагивая всем телом..."
Хенианар перечитал текст снова, и еще, и еще... Слезы застилали глаза, перед взором плыли, дробясь, золотые пятна, было трудно дышать, в ушах звенело, он прикусил губу, чтобы не застонать... И не услышал шагов, и вздрогнул, невольно выгибаясь назад и неловко пряча лицо, когда на плечо мягко легла знакомая рука.
- Что ты?.. - друг осекся на полуслове, заметив лист в руках прячущего лицо Наръо. - Теперь понимаю… То, что ты узнал и увидел это - сам, даже лучше, как ни странно. Больно? Плачь, не бойся. Это пройдет. Мне было не легче - вспоминать.
Шатаясь, Хенианар поднялся с табурета, опираясь на плечо того, кто там - в прошлой жизни - был ему старшим братом, дошел до своей кровати, сел на нее, бессильно сгорбившись, вздрагивая от прикосновений Нимроса, словно от ударов... В раскалывавшейся от напряжения голове был хаос, к горлу подступил ком, не было сил остановить слезы, разум воскрешал страшные образы...
- Я... - голос прервался от подступивших слез.
- Да, ты - Айкъенно из отряда уходивших на восток. Там... мы были родными братьями. И любили друг друга. Очень...
- А потом?.. - страшно спрашивать, когда заранее знаешь ответ...
- Мы встретили смерть, - почти ровным, спокойным, будничным тоном.
И кончились силы, и пришло забвение - Наръо, коротко вскрикнув и откинувшись назад, на руки друга, потерял сознание, провалился в темный туман...
На висках - ладони, от которых исходит прохладное тепло, и тает мгла, и уже узнаются и темные балки на потолке, и легкое кружево паутины в углу, и комната - все та же: закатные лучи и кружение пылинок, залитый светом стол и упавший на пол лист... Но крика нет, нет слез. Просто - боль - она осталось, но глубоко внутри, и с ней уже можно - жить...
Брат наклонился над ним - с ласковой теплой улыбкой:
- Да, там мы встретили смерть. А здесь... здесь мы живые. И будем жить - как живет этот древний город, в котором жизнь проросла даже после страшной войны. И я тебя никогда не оставлю - верь...
- Да... - на выдохе. И - долгое объятие.
А спустя некоторое время пришедший в себя Хенианар уже рассеянно гладил Маурлина. В душе была лишь легкая, немного грустная отрешенность…
Глава XV (читать дальше)
Нимрос снял и повесил на крючок темный плащ, пригладил волосы. На нем были совсем недавно купленные и очень ему шедшие черная рубашка с засученными рукавами, облегающая тело, ворот был небрежно расстегнут, приоткрывая изящные ключицы, на груди поблескивала красивая тонкая цепочка из серебра, очень похожая была на запястье; кожаный ремень с блестящей пряжкой, черные штаны и высокие сапоги.
- Ну, пошли, - поманил невольно залюбовавшегося Наръо за собой.
Трактир - просторное полутемное помещение, ряды длинных столов, потемневший дощатый пол расчертили тусклые квадраты света из немногочисленных окон. Сизый дым под потолком, низкие балки, неверное зарево свеч - на стенах и в массивной круглой железной люстре на цепях ровно в центре залы, багряные всполохи огня, горящего в большом камине. Запах жаркого, яблок, табака, перца... Разговоры, изредка - негромкий смех, звон чокающихся друг о друга оловянных кружек. Посетителей не так уж и много было - только рядом со стойкой за одним круглым столиком собралась небольшая компания молодых людей; да в дальнем простенке - напротив небольшого решетчатого окна - стена была расчерчена светлыми ромбами, чуть подрагивающими в мерцании свечи - одиноко сидел за длинным столом, положив на него локти, высокий темноволосый мужчина лет двадцати пяти. Наръо подошел к нему.
- Можно нам к тебе сесть? И ты ведь арнорец?
Я не арнорец, я родом из этих краев, с северного пограничья! - вскинулся тот, сердито сверкнув серыми глазами. - Пограничье всегда было вольным и не зависело от Арнора. Не надо называть меня арнорцем!
Выступивший вперед Нимрос положил руку на плечо смешавшегося друга, жестом примиренья опустил выставленную вперед ладонь, с трудом пряча невольную улыбку. Сидевший за столом незнакомец смягчился.
- Сесть можно, да. Я, если что, Лэайнэ ирни эр'Лирэнон иро-Эннор, можно просто Лэайнэ, - прибавил он, спохватившись и отодвинувшись к дальнему углу, освобождая место на длинной и узкой скамье и одновременно жестом подзывая из-за стойки трактирщика - краснощекого, как снегирь, бойкого и улыбчивого толстяка с обвислыми усами, повязавшего голову платком. Получив ответы на вопросы о том, чего изволят новые посетители, тот метнулся в кухню, захлопотал - и вскоре на столе стояли кружки с пивом, немудреная, но сытная овощная похлебка, душистое свиное жаркое на глиняном блюде, хрустевшие на зубах поджаристые горячие лепешки с картофельной начинкой... Когда обед кончился, прижавшийся к Нимросу Наръо, пригубливая светлое, с кислинкой, пиво, невольно присматривался и прислушивался к единственному занятому столику у стойки. Пили мало, но смеялись часто, видно - не случайные люди собрались, а приятели.
- Трактирщик, принеси еще яблок, на всех не хватит же! - крикнул со своего места темноволосый хрупкий юноша, почти подросток.
- Особенно на тебя, Берайдил! - высокая и тонкая раскрасневшаяся женщина с пышными светлыми волосами поднялась во весь рост, а потом весело - почти до слез - рассмеялась, едва не опрокинув столик.
Выделявшийся среди собравшихся бледностью и королевской осанкой эльф, держа в руке надкушенное яблоко, отпил немного из кружки и принялся рассказывать историю:
- Сижу я в брийской гостинице...
- Это которая "Гарцующий Пони"? - уточнила светловолосая.
- А что, в Бри другие гостиницы есть? Сижу я, значит, в гостинице, а тут один, высокий такой, но не в рост, а в ширину - как мы с тобой, да еще пол-Анармира...
Хрупкий зеленоглазый Анармир, обнажив в усмешке белые зубы, подмигнул рассказчику и изящным движением отбросил назад длинные рыжие волосы.
- ...И говорит, мол, враки вы все про арнорцев рассказываете, нет их на свете не было...
Взрыв хохота, от которого трактир содрогнулся - казалось, даже стекла зазвенели. И снова опасно покачнулся столик.
- Вам там не тесно? Садитесь сюда! - почти одновременно пригласили Нимрос и Лэайнэ веселую компанию за свой стол.
Потек долгий разговор, под шутки незаметно завязалось знакомство. Саэллах - нолдо с подчеркивавшими его бледность темными волосами, выступавшими скулами и красивыми алыми губами - не так давно пришел с юга, устав от скитаний. Ларна, обаятельная смешливая блондинка, была старшей дочерью одного из здешних библиотекарей; она с увлечением рассказывала вычитанные в книгах легенды, и в эти минуты ее было не узнать - таким одухотворенным становилось лицо, менялись даже интонации голоса. Берайдил, сразу расположивший к себе Наръо своей открытостью и трогательной доверчивостью молодой дунадан, над которым все подшучивали за неумеренную любовь к яблокам, пришел из Имладриса; как поговаривал щедрый на подколки Саэллах, тамошние эльфы опасались, что из-за Берайдила не хватит яблок им самим, и прогнали его. Анармир - несмотря на странную внешность - тоже был арнорцем по крови, а не только по имени, хотя в Арноре ни разу не был - его предки жили здесь еще со времен Ангмарских войн, давно сроднившись с местными; на его руке поблескивало потемневшее за века массивное серебряное кольцо со сколотым рубином.
- Эх, спеть бы... - промолвила Ларна, когда беседа начала иссякать.
- Да, лютня-то есть, - вспомнил трактирщик, который стоял тут же, прислонившись к углу. - Был тут у нас пару месяцев назад менестрель, с севера шел. В городе как раз ярмарка была, он себе эльфийскую лютню купил, говорил, очень хорошая попалась. А прежнюю здесь оставил - мол, куда мне две-то. Так и стоит она у меня, сиротка.
Когда трактирщик спустился по лестнице, бережно неся в руках лютню, Саэллах кивнул на Лэайнэ:
- Он к столу нас пригласил. Пусть начинает.
Мужчина смутился:
- Не умею я. И голос плохой - как лет десять тому назад простудился - так и все, только мурлыкать под нос и могу. Пусть вот он поет, - указал на только руками всплеснувшего от неожиданности Нимроса.
Наръо восхищенно смотрел, как его друг взял лютню, провел по струнам, приглушил ладонью долгий звон... Нимрос пел красивым высоким голосом - на верхах он звучал звоном стали.
Лютня пошла по рукам. Когда отзвучали песни - грустные и веселые, тягучие, как старый добрый мед, и быстрые, легкие, словно ручеек меж камней - и настала тишина, Нимрос обвел собравшихся глазами, в которых бегали озорные искорки:
- Ну, доблестные потомки нуменорцев и других народов, кто из вас домой не пойдет, испугавшись сгустившейся темноты, а?..
Взрыв хохота. Компания стала прощаться, надевать плащи, расходиться. Скоро в трактире остались только Наръо, Нимрос, уговорившийся заплатить за всех, и - само собой - трактирщик.
- Эй! Светловолосый! - от дверей раздался хриплый голос.
- А?.. - рассеянно отозвался тот, одновременно высыпая на прилавок трактирщика горсть монет. Видно, подумал, что кто-то из собеседников задержался. Взяв Наръо за руку, подошел к выходу из трактира.
- Это твой дружок, что ли - что ты с ним за руки держишься? - безо всякой причины заворчал псом уже изрядно опьяневший низкорослый кряжистый человек с одутловатым и заросшим бородой лицом, стоявший на пороге. На лице его расплылась гадкая масляная улыбочка.
Нимрос льдисто сверкнул глазами, горделиво вскинул голову, отчего стал еще красивее - как застывший на морозе хрустальный родник под солнцем. Ответил, с холодным спокойствием отчеканивая каждое слово:
- Почтеннейший, что вам за дело до чужой жизни?
- Грозишься? Ты бы хлебало ногой, что ли, затыкал... - буркнул мужик, наливаясь дурной кровью.
- А... - Нимрос едва успел схватить за плечо некстати рванувшегося вперед Наръо, отбросив его назад и впечатав в стену. - Не трать время попусту, боюсь, нет смысла объяснять ему. Пошли, - миновав почему-то отскочившего в сторону грубияна, друзья вышли из гостеприимного трактира.
Пройдя через ворота, они вышли за пределы города. Расчерченная колеями дорога, оставляя позади притихшие в безветрии травы и небольшое темно-синее озерцо, убегала на северо-восток, к отуманенным горным долинам Ангмара. Стояли, держась за руки, глубоко, до остро-сладкой боли в груди вдыхая запах морозного осеннего вечера. Холод еще резче подчеркивал аромат увядающих трав, неясный и грустный, как воспоминание о чем-то дорогом и давно минувшем. Синий воздух был наполнен высокой звенящей тоской. Наръо смотрел на закат, на малиновое зарево, ловил взглядом медно-красные отблески на теперь по-настоящему спокойном и отрешенно-чистом лице Нимроса. По краю его черного бархатного плаща струилась мерцающая в розовых лучах серебряная вышивка - острые и тонкие стебли трав. И вдруг положил ладони на плечи друга, трогательно-доверчивым движением прижался к нему, чувствуя тепло и аромат близкой осени от его волос…
Сидя на верхней ступеньке крыльца после легкого ужина, Хенианар произнес:
- Помнишь, как тогда, в прошлой жизни ты учил меня сражаться на мечах? Помнишь - у подножия башни из черного камня эхом разносился звон скрещивавшихся мечей? Может быть, ты научишь меня? К тому же... - смолк на мгновение, - я помню, как ты был готов защищать нас с оружием в руках - тогда, в пещере...
...Вернувшись в дом после дружеской тренировки на мечах, проходившей в сгущавшихся сумерках сада под шорох падавших - точнее, лившихся золотым потоком листьев, Нимрос промолвил, растирая ладонью запястье:
- Так... Пока - ничего особенного, но я на своей первой тренировке вообще умудрился поставить себе синяк на скуле и чудом не вывернул руку. Тебе еще повезло... - погладил раскрасневшегося - то ли от смущения, то ли от тренировки на прохладном воздухе - брата по спутавшимся волосам, улыбнулся - немного устало, но светло...
@темы: Проза