Продолжение текстика.
Глава IX (читать дальше)
...Хенианар склонился над лесным озерцом, слизывая с ладони следы подсохшей жидкости. Хороши были ягоды, эх, жаль, не догадался с собой взять, а возвращаться - да разве же вспомнишь теперь, где именно тот куст, с которого утром срывал еще холодные от росы красные бусины, словно бы слабо светящиеся изнутри... А сейчас - уже полдень прошел давно, и окончился привал, и снова пора в дорогу. И ладно. Наръо, глядя на расходящиеся по темной глади круги, набрал во флягу еще немного воды, встал - дрогнуло отражение острой ржавой травы - ненароком задел краем плаща; перешагнул через упавшую сосну - уже полусгнившую, наполовину ушедшую в землю и заросшую мхом, оплетенную каким-то вьющимся растением... На широкой прогалине ждал друг, стоя у кострища, обложенного обуглившимися камнями. Его светлые волосы были собраны в хвост; пара длинных тонких прядей, золотящихся на солнце, падала на лицо, их развевал ветер; на обветренных губах - в уголках розовела пара подживших уже трещинок, лишь подчеркивая красивую форму рта - бродила легкая улыбка; за спиной был простой холщовый мешок; рука в грубой кожаной перчатке без пальцев сжимала палку - нашел однажды в южной части леса, обстрогал по-быстрому ножом: и посох неплохой вышел, и угли в костре ворошить сподручно...
Они долго шли рядом, неспешно и мягко ступая по высокой траве, по зеленому мху, изредка перепрыгивая через коварно змеящиеся под ногами корни деревьев, и потрескивала под сапогами опавшая кора, шуршала прошлогодняя хвоя. Лес редел, света становилось все больше...
Кажется, совсем недавно покинули родные края - а ведь даже не вспомнишь теперь, сколько дней идешь... Деревни, лица тех, кто давал возможность переночевать у себя, лиги пути и простые дорожные напевы - шорох ветра в травах, пенье птиц в утреннем лесу, журчанье ручейков, которые вброд можно перейти, не замочив голенища сапог - смешались в памяти... Помнится только, как, оставив позади березовые рощицы и огоньки крайних дозорных постов дунэдайн, вышли к Великому тракту - на закате, и сильный ветер рвал плащи, отбрасывал назад волосы, а впереди, за пыльно-коричневой лентой дороги, высилось Троллесье - неровная зеленая стена - на нее сверху бесконечно падало синее бескрайнее море, по которому бежали буруны бело-розовых облаков. И, как ворота, осененные зеленью - стояли две высокие сосны - прямо напротив... И снова - день за днем - пробуждения у костра, горсть воды из фляги или ручья на лицо, немудреный завтрак - сухари, солонина да та же вода, и путь - до тех пор, пока не начнут сладко ныть ноги, и привалы, когда нещадно одолевают комары, и вкус ягод, сорванных с ближайших кустов, и снова путь по лесу, пригорки, овраги, буераки, мох, и вечера у костра, и искры, и дым, и синяя прохлада, и поздно ночью приходит пора ложиться - на холодной земле, не раздеваясь, укрывшись плащами...
И внезапно кончился вдруг лес - странно, вот только минуту назад пробирались, точнее - с боем продирались через густой кустарник, а теперь - только небольшая зеленая поляна, и впереди - холм, увенчанный каменными руинами, и небо над головой - непривычно огромное - словно бы затягивающее в себя: не смотреть, только не смотреть беспрерывно вверх, иначе душа навеки останется там, в закатной синеве... Пологий подъем по высокой траве - к вершине холма, замок становился все ближе - и уже можно было разглядеть трещины в древней кладке. Тревожно билось сердце - странно, ведь это просто янтарный осенний закат и ветер в лицо, просто развалины, просто стены, оплетенные вьюном и плющом, просто мертвые камни... Большие пыльные валуны - продолговатые, за многие века сглаженные ветром и дождем, основания их скрывались в высоких травах - лежали у стен, словно древние, безликие и молчаливые серые псы, до скончания веков охраняющие забытые руины.
Огибая холм с запада, друзья увидели пролом в залитой солнечным медом стене. Поднявшись по хрустевшим под сапогами камням осыпи, из которых проросла трава, они поняли, что дверь, ведущая в северную часть замка, завалена обломками рухнувшего потолка, значит - оставался только один путь: в южный коридор, отделенный от них невысокой полуобвалившейся аркой. Длинный мох болотно-зелеными лохмотьями свисал откуда-то сверху, куда не пробивался свет. В стене справа было несколько узких окон, кружились пылинки в золотистых лучах, падавших на серые камни. Слева были ряды сколотых, потрескавшихся от времени и увитых мертвыми серыми стеблями колонн и глухая стена, а впереди - широкая, но крутая лестница вела в темноту... Наконец - поднявшись наверх сквозь ничем не закрытое квадратное отверстие люка, из которого лился на последние ступени мягкий свет, Хенианар с другом очутились в центре круглой площадки на вершине башни. Подойдя к ее краю, друзья облокотились на осыпающиеся, увитые плющом и поросшие мхом зубцы, вдыхая аромат осеннего вечера, обозревая окрестности. Они увидели и оставленные позади сосны и ели теряющегося в синеватом тумане бескрайнего Троллесья - их темно-зеленое воинство подступало к развалинам с юга, острыми вершинами устремляясь в небо, некоторые наиболее отважные сосны, половина из которых умерла и иссохла, и теперь серые космы мертвых ветвей чуть подрагивали на ветру, остановились совсем недалеко от подножья холма, замерли, словно ожидая команды на штурм; и опрокинутую тень замка, сползающую по восточному склону холма - башня словно указывала на дубовые леса, на пологие холмы предгорий и далее - на заснеженные, сверкающие нежно розовеющей белизной и дышащие серебряным холодом пики Мглистых гор; и просторную равнину на западе, где золотисто мерцали теплые светлячки огоньков, зажегшихся в окнах домов далеких селений, и под разлитым в небесной вышине тусклым золотом поблескивала, извиваясь, серебряная лента реки Митэйтель; и на севере - рощицы, разбросанные по желтой от высохшей травы и продутой западным ветром равнине, на которой уже царила осень, там и сям виднелись черные скалы - осколки древних гор - и к смутным очертаниям Троллистого хребта, скорее угадывавшегося, чем видимого глазу, уходили, теряясь в дымке, поросшие соснами пологие темные холмы, высокие и холодно-неприветливые, на которых кое-где тоже белели снеговые шапки. В воздухе была разлита робкая и навевающая светлую грусть о голубеющих далях на грани неба и земли вечерняя прохлада; в вышине кружили птицы; тревожный ветер гнал по сиреневеющему небу отары легких румянящихся облаков - к горам, все дальше и дальше - и смешивал темные и медово-золотые пряди, трепал выбившиеся из-под плаща концы легкого серого шарфа того, кто пришел в дом Наръо с севера - и забрал его покой. Не верилось - неужели все-таки кончится этот бесконечно-краткий миг? И все-таки - постояв у древней стены, молодые люди спустились вниз, на ходу снимая с волос серебристые нити клейкой паутины...
Это - прохладная ночь, и горьковатый терпкий дым, аромат которого долго остается на языке, пропитывает волосы, и крупная холодная луна... Тихо - только слышно, как потрескивают ветки в огне, выбрасывая снопы янтарно-золотых точек в темное небо... И кажется, что звезды - это не просто недолговечные серебряные искры догоревшего костра, зажженного когда-то древними богами, а очи бесчисленных далеких миров... А что плащ отсырел в росной высокой траве, на которой чуть подрагивают от ветра длинные тени хвойных деревьев - не так уж и важно, к полудню следующего дня уж точно высохнет, если не раньше. Важно лишь то, что рядом - друг и брат, и разломленный сухарь - один на двоих, и небрежно-досадливое движение узкой ладони - случайно подлетевший комар отлетает в сторону, его слизывает рыжий язык близкого пламени, и сонное оцепенение, серым зверем на мягких лапах незаметно подкрадывающееся и ложащееся на плечи, обнимая... И как потом будет странно, даже - немного смешно и неловко - рассказывать и вспоминать такое, когда вернешься домой. Просто - ночь, просто - поляна на краю леса, просто - костер, просто... А вот и не просто, особенно - если задуматься. Потому что - именно из таких - простых - на первый взгляд - и незатейливо-серых нитей сплетается основа сложного пестрого гобелена жизни...
То ли сон, то ли явь... Впереди, на западном склоне холма, где стоит покинутый замок, плавно движутся словно бы прозрачные тонкие фигуры, чуть светящиеся в лунном свете - или от них исходит собственное жемчужно-белое сияние? - не понять... И ветром доносит тонкий серебряный перезвон струн - печальный и тихий... Может, это просто ветер в кронах деревьев плачет о горькой судьбе покинутых людьми развалин; может, ночная птица кричит, и окутанный туманом лес рождает странное изменчивое эхо, и летит оно над островерхим зеленым морем; может, просто чудится это, потому что легкая усталость клонит в дремоту, да и настроение странное - кто знает?..
Лицо Нимроса, по которому мелькали тени мечущихся мотыльков, освещенное багровыми бликами костра, было неподвижно - не разберешь: то ли он внимал смутным образам, которые рождались в огне, то ли просто смотрел в него, медленно засыпая. На щеке - тонкая красная полоска: приласкало веткой дерева - и не заметил... Странный он все-таки. То иногда кажется - совсем еще мальчишкой-подростком с этим своим вечным нахальным огоньком неизбывного озорного любопытства в серых глазах и звонким заливистым смехом, то - зрелым мужчиной, принявшим и полюбившим жизнь во всей полноте, сильным и несгибаемым. И все же - он такой ранимый и хрупкий - даже внешне, несмотря на задумчивую морщинку между бровями, несмотря на глубокий взгляд глаз - серо-голубых, словно морская вода в пасмурный день, в которой дрожит пламя костра. Впрочем, где-то, в какой-то старинной легенде об эльфах, это уже было - огонь, отразившийся в океанских волнах...
- Эти тени на холме. Мне снится?.. - голос Хенианара пресекся.
Его побратим невольно вздрогнул от неожиданности - слишком уж резко прозвучал в ночи вопрос. Ответил - и в то же мгновение Наръо ощутил мягкую тяжесть его руки на плечах:
- Они жили здесь. И теперь живут.
- Кто?
- Да люди, обычные. Как мы с тобой. Только мы живые, а они - уже нет. Но разве со смертью все кончается?.. Они тут часто собираются лунными ночами, живым зла не делают. Я с ними даже говорил, помнится, когда на север шел. Не бойся, Наръо, - улыбнулся ободряюще.
Плавный танец теней был молчаливо красив. И даже призрачного страха больше не было. Хенианар взял у друга палку, еще хранившую тепло его ладоней; задумчиво провел пальцами по шероховатой серой поверхности; поворошил угли в начинающем догорать костре - пламя вспыхнуло чуть ярче. Перехватил у запястья руку того, с кем соединил кровь и судьбу, невольно любуясь на его длинные изящные пальцы с красивыми ногтями; от тонкой кожи исходили прохладное тепло, запах хвои и дыма, золотились волосинки на тыльной стороне ладони - и отпустил, в последний раз глянув в сторону холма, где все еще кружились тени. Отойдя чуть в сторону от костра, подложил под голову шарф, укрылся плащом; последнее, что запомнилось - темная фигура того, кто за короткое время стал таким близким, у огня, а потом Наръо провалился в сон...